Фото: Генерал МЧС Александр соловьев оказался свидетелем в громком коррупционном деле. Фото primamedia.ru
В некий коррупционный скандал попал генерал из Хабаровска - руководитель Дальневосточного регионального центра (ДВРЦ) МЧС России Александр Соловьев. Он проходил по уголовному делу своего коллеги из Амурской области Виктора Бухты в качестве свидетеля. Но и этот статус позволил общественности узнать многое из того, что по меркам чести и достоинства, на наш взгляд, не красит офицера.
Бывшему начальнику областного управления МЧС России по Амурской области полковнику Виктору Бухте Благовещенским гарнизонным военным судом (судья Александр Агапов), вынесен приговор в злоупотреблении должностными полномочиями - штраф 50 тысяч рублей.
Свидетелем по делу проходил начальник ДВРЦ генерал-лейтенант Александр Соловьев, который приезжал в Благовещенск из Хабаровска, где находится штаб-квартира ведомства.
Судья без мантии и генерал в мундире
Вот как описывает один из приездов генерала в суд корреспондент «Амурской правды» Ирина Ворошилова в ст. «Коррупционные дела амурской элиты».
«В один из дней суд должен был допрашивать генерала Соловьева, который проходил по делу свидетелем, - рассказали редакции потерпевшие - офицеры МЧС. - Судья допросил одного из свидетелей и объявил перерыв в процессе. Он направился в свой кабинет, снял черную мантию, вышел в коридор, подошел к Соловьеву и поздоровался с ним за руку, позволил ему снять одежду в своем личном кабинете. Потом снова надел свою мантию и продолжил допрос».
Еще: «До этого ни с одним участником процесса, ни с одним свидетелем или потерпевшим судья за руку не здоровался. И после - тоже. Даже когда на заседание приезжал высокопоставленный офицер из другого федерального округа, исполняющий обязанности руководителя регионального главка МЧС и проходивший по одному из эпизодов свидетелем. Хотя по рангу этот человек был равнозначен начальнику ДВРЦ, но к нему судья из зала заседаний не выходил и с ним не здоровался».
Ирина Ворошилова пишет, что поступок судьи, по мнению потерпевших, на глазах которых все происходило, был некорректным и непонятным.
И далее, самое главное: «Дело даже не в генеральском чине свидетеля, с которым судья обменялся дружеским рукопожатием. Это человек, против которого давали показания потерпевшие и который получал подарки от подсудимого Бухты. Со слов сотрудников амурского МЧС, не брезговал душевыми кабинами, смесителями для ванной... Неужели генеральской зарплаты не хватало?! Советские времена, когда импортная сантехника была в страшном дефиците, давно прошли, но в схеме «ты - мне, я - тебе» она фигурирует до сих пор».
Свидетели: «Подарки везли в Хабаровск»
Из той же статьи мы узнаем от неназванных людей в погонах, которые высказывают свое убеждение: «Соловьев, как нам кажется, реально был заинтересован в исходе процесса, потому что в уголовном деле постоянно фигурировала его фамилия. Если Виктор Бухта всячески выгораживал вышестоящего руководителя, то другие свидетели подтверждали: «Да, подарки ему реально передавали, столы для него накрывали... Все это было».
Этим решением суд развязал руки начальнику ДВРЦ генералу Александру Соловьеву. Он сам в недавнем прошлом руководил главком и тоже не брезговал денежными средствами из резервного фонда, - откровенно рассказывают «Амурской правде» сотрудники регионального МЧС.
При этом в отношении самого Соловьева суд никакого частного постановления на имя министра МЧС не внес. Хотя в суде стороной обвинения представлялись ежедневники Виктора Александровича Бухты, в которых он упоминал о неких смесителях и душевых кабинах для генерала, иных подарках. Допрашивались свидетели, приобретавшие все это имущество и отвозившие его в Хабаровск. Видимо, рукописные записи суд посчитал фантазиями Бухты, не имеющими никакого значения и не достойными даже указания в приговоре.
По словам некоторых участников процесса, им уже дали понять: все, кто осмелился сотрудничать со следствием и говорить правду, получат «по заслугам», подводит черту газета.
Судебный пример десятилетней давности
Такого скандала в МЧС давненько не было. Последний, помнится, в 2006-м случился, когда арестовали начальника управления по делам ГО и ЧС администрации Хабаровска Александра Костылева. Превышая полномочия, если придерживаться версии следствия, он «несколько лет получал подношения от подчиненных за продвижение их по службе».
В 2007-м суд Хабаровского военного гарнизона признал Костылева виновным, но освободил из-под стражи сразу после оглашения приговора, которое происходило в закрытом режиме, поскольку не усмотрел в его деяниях ничего опасного для окружающих... Хотя Костылев и с этим приговором не согласился и обещал дело обжаловать. Но о результатах обжалования нам ничего не известно.
Как бороться с коррупцией?
Что же в сухом остатке? Какой урок получили все те лица, которые фигурировали в разных нелицеприятных делах коррупционной направленности?
Мы полагаем - никакого! Суд, почему-то благоволя к подсудимым, оказал сам себе медвежью услуги: все видят - неотвратимости наказания нет, а значит, нет и веры судебному институту. Ну а зачем тогда все эти законы, раз через них можно переступить? И как тогда бороться с коррупцией, к чему призывает, не переставая, глава страны Владимир Путин? Через какие институты, если самый главный - судебный - это тупик... А где же выход?
Константин Пронякин,
Андрей Мирмович
Hab
.
mk
.ru
P . S . Данная статья с сайта Hab .mk .ru была подготовлена к печати, когда генерал-лейтенант внутренней службы А.В.Соловьев прислал в редакцию свое письмо о том, что «изложенная в статье информация, касающаяся его, не соответствует действительности». Редакция обязательно доведет его позицию до сведения читателей и общественности.
Если, будучи в Санкт-Петербурге, вы станете искать месторасположение Военно-транспортного университета Железнодорожных войск Российской Федерации (ВТУ ЖДВ РФ), вам подскажут – у Поцелуева моста. Откуда столь оригинальное название? При Петре I здесь проходила граница города, и жены и невесты именно тут целовали на прощание уходящих в военный поход мужей и женихов. Сейчас набережная реки Мойки, 96 – это центр города, достопримечательности которого хорошо видны из окна кабинета начальника ВТУ ЖДВ РФ генерал-лейтенанта Сергея Соловьева. Не случайно первый вопрос ему был о его курсантских воспоминаниях.
– Сергей Николаевич, вы тоже окончили вуз, которым сейчас руководите, – в то время Ленинградское высшее военное ордена Ленина Краснознаменное училище Железнодорожных войск и военных сообщений. Наверное, сравниваете курсантов 70-х и нынешних. В чем наиболее существенное отличие?
– Нынешние курсанты стали более раскрепощенными, уже не признают бездоказательные теории – с ними нужно вести серьезный аргументированный диалог. Заметно вырос уровень подготовки большинства курсантов, что тоже радует – освоение всех специальностей требует глубоких и разносторонних знаний.
Но, пожалуй, самое главное – в войска отправляются по-настоящему преданные нелегкой профессии офицеры. Вспомните, нынешние пятикурсники сделали свой жизненный выбор и стали курсантами в конце 90-х годов, когда престиж военной службы был невысок и мечтать об офицерской стезе считалось чуть ли не дурным тоном. Но они, не обращая внимания на замечания скептиков, шли к лейтенантским звездам. Верность воинскому долгу, патриотизм, честь – для них поистине святые понятия.
Кстати, на территории нашего военного городка в Петродворце мы бережно сохраняем здания бывшего лейб-гвардии драгунского полка, не раз показывавшего чудеса мужества и героизма в сражениях за Россию. У нас прекрасный недавно реконструированный музей – воспитанию на традициях войск уделяем важное место. Тем более что они зарождались здесь, на петербургской земле, в далеком 1851 году. Вот уже многие десятилетия выпускники (их уже более 35 тысяч) с достоинством и честью самоотверженным трудом приумножают славу тех, кто сражался с врагом под Москвой и Ленинградом, на берегах Волги, кто в неимоверно трудных условиях отстоял свободу и независимость Родины. Имена многих выпускников золотыми буквами вписаны в историю всенародных строек, их трудом проложены тысячи километров железных дорог и возведены сотни мостов, они нередко с риском для жизни участвовали в ликвидации тяжелейших аварий и катастроф. Среди наиболее сложных были задачи по восстановлению мостов, разрушенных стихией на Сахалине, через реку Умлюк на Забайкальской железной дороге, по ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, землетрясения в Армении. Сегодня наши выпускники проявляют мужество и героизм, выполняя свой воинский долг в Северо-Кавказском регионе. 19 наших питомцев стали Героями Советского Союза и Героями Социалистического Труда, а капитану Тимуру Сиразетдинову было присвоено звание Героя России.
– Вы принимали активное участие в проведении антитеррористической операции на Северном Кавказе, награждены орденом «За военные заслуги». Насколько приобретенный там опыт востребован в учебном процессе?
– Не только я – многие преподаватели ведущих кафедр ВТУ ЖДВ РФ побывали в командировках на Северном Кавказе, где нередко в боевой обстановке бок о бок со своими недавними учениками выполняли ответственные задания командования. Усилиями военных железнодорожников восстанавливались разрушенные мосты на участке Гудермес – Хасавюрт, железнодорожная станция в Грозном – всего, сделанного в Чечне, и не перечислишь. Естественно, этот опыт поистине бесценен – в ходе лекций, практических занятий к нему наши преподаватели постоянно обращаются. Соответствующим образом скорректировали методику проведения полевых выходов – у нас прекрасно оборудованный учебный центр в Луге. К слову, и научному потенциалу профессорско-преподавательского состава университета могут по-хорошему позавидовать многие петербургские вузы: 18 докторов и профессоров, свыше 130 кандидатов наук.
– Расскажите, кого готовит Военно-транспортный университет?
– Наш университет – ведущий вуз Железнодорожных войск России, единственное в своем роде образовательное учреждение страны. Поэтому спектр специальностей довольно широк. Ведется обучение по шести направлениям профессионального образования для различных министерств и ведомств, в первую очередь для Железнодорожных войск РФ, Службы военных сообщений Министерства обороны, РВСН, МВД, а также для армий СНГ. После пяти лет учебы выпускники получают диплом государственного образца, им присваивается воинское звание лейтенант.
Образовательный процесс приведен в соответствие с требованиями подготовки дипломированных специалистов, определенными государственным образовательным стандартом высшего профессионального образования и квалификационными требованиями к военно-профессиональной подготовке. Могу со всей ответственностью сказать, что по уровню полученного образования наши выпускники ничуть не уступают самым престижным петербургским вузам.
– В связи с этим нет ли соблазна у некоторых курсантов «переметнуться» в гражданский институт? Не секрет, что с этой проблемой приходится сталкиваться, особенно в столичных городах…
– Мы не закрываем глаза на нее, но стремимся заранее принимать меры. Что я имею в виду? Изучаем абитуриентов во время приема, в ходе дальнейшей учебы оцениваем индивидуальные особенности каждого – в воинском коллективе уже на первых курсах становится ясно, что человек собой представляет. Как правило, тот, кто пришел к нам с «гражданским прицелом», не утруждает себя добросовестным несением внутренней службы, изучением отдельных предметов. С такими мы без сожаления расстаемся, экономя государственные деньги, – пусть послужат в войсках.
В то же время нельзя не отметить, что те специальности, которые дает ВТУ, плюс приобретенный опыт службы позволяют офицерам после увольнения в запас по возрасту без труда найти себе применение в гражданской жизни.
– Что можно сказать о социальном портрете нынешних курсантов?
– Если коротко, то более половины – это выходцы из так называемого среднего класса: из семей служащих, интеллигенции, военнослужащих. Примерно три четверти проживали в городах, остальные – в сельской местности. Для многих юношей из рабочих и крестьянских семей поступление в наш вуз – хорошая возможность получить добротное высшее образование, добиться определенных высот в жизни.
Хорошее пополнение мы ежегодно получаем из расположенного в одном городке с нами в Петродворце Кадетского корпуса ЖДВ. Кадеты на протяжении всей учебы целенаправленно готовятся к последующей учебе в стенах университета, многие становятся младшими командирами.
В стенах университета мы стремимся сделать так, чтобы курсанты усвоили главное: боеготовность воинского коллектива зависит от командира, от его знаний, умений, воли, способности добиться поставленной цели. Поэтому изначально нацеливаем не останавливаться на достигнутом, так как учеба с получением диплома не завершена. Впереди у каждого нашего выпускника самостоятельная работа над собой, постоянное и непрерывное совершенствование знаний, навыков и умений, повышение своего профессионального уровня. Другими словами, впереди большая, интересная жизнь, достойная настоящих мужчин.
На снимках: генерал-лейтенант С. СОЛОВЬЕВ; курсанты на занятии.
«МК» выяснил подноготную скандала в войсках ПВО Москвы
В прошлую пятницу, к вечеру, в топах интернет-новостей дружно замелькали заголовки: «Страж московского неба погорел на мусоре», «Генерал ответит за помойку ценой в миллиарды»… Шумиха началась после того, как на сайте Следственного комитета РФ появилось сообщение: генерал Юрий Соловьев, бывший командующий командования специального назначения (ПВО Москвы), подозревается в причинении экологического ущерба на сумму более 8 млрд. рублей. Казалось бы, следует порадоваться успеху наших сыщиков: в кои-то веки им попалась такая крупная рыба! Да и число 8 миллиардов впечатляет. Это не какая-то пара-тройка миллионов ущерба от афер вороватых тыловиков или мелких взяточников. Тут все серьезно.
Журналист «МК» по горячим следам решил выяснить детали этого громкого дела.
Генерал Юрий Соловьев.
Объясню сразу: обвинение, предъявленное генералу Соловьеву, для меня имеет личную окраску, так как мы с ним знакомы уже лет двадцать по совместной работе и службе в ПВО Москвы. Так в чем же обвиняют генерала?
По версии Следственного комитета РФ, он «подозревается в совершении преступления, предусмотренного п. „в“ ч. 3 ст. 286 УК РФ (превышение должностных полномочий с причинением тяжких последствий). Соловьев, не имея полномочий, заключал договоры с коммерческой фирмой якобы на рекультивацию земель на территории воинской части в Солнечногорском районе Московской области. В действительности территория воинской части была передана фирме в пользование под полигон твердых бытовых отходов (ТБО). По данным следствия, за шесть лет нахождения Юрия Соловьева в должности площадь территории полигона ТБО увеличилась с 4 до 20 га. Причиненный экологический ущерб, по оценкам специалистов, составил более 8 млрд. рублей».
Такова позиция обвинения. Чтобы выяснить, что по этому поводу думает сам обвиняемый, я набрала его номер.
В трубке звучал голос незнакомого мне человека. «Юрий Васильевич, это вы?» — растерялась я. Он меня узнал, медленно выдавив заплетающимся языком что-то формально приветливое. Что же должно было произойти с этим веселым сильным человеком, чтобы так изменить его до неузнаваемости?
Выяснилось, что он лежал в госпитале под капельницей — громких, на всю страну, обвинений не выдержало сердце. Не желая добавлять ему проблем, я постаралась выяснить детали случившегося другим способом. Как — умолчу, дабы не дразнить обвинителей. Но, учитывая наше давнее знакомство и общих друзей, это было нетрудно. Итак...
Все началось еще в 2005 году, когда в вооруженных силах стартовала борьба за экологию, после того как из-за долгих лет безденежья воинские части по всей стране оказались загажены всякими отходами. У командиров не хватало средств даже на вывоз мусора из госпиталей. Но появился приказ министра обороны об очистке территорий, и его надо было выполнять.
В структуре ПВО Москвы — а Юрий Соловьев командовал ею с 2002 года — тоже стали искать решение проблемы. Проехали по всем частям, базам хранения авиационных средств поражения, аэродромам, частям зенитных ракетных и радиотехнических войск, сфотографировали, где, что, в каком состоянии находится, затем на военном совете приняли программу экологической очистки войск КСпН, где командирам частей определили, что сделать на каждом из загрязненных объектов. Причем две особые части, где имелись средства радиационного поражения, попали в аналогичную федеральную экологическую программу.
Это был март-апрель 2005 года. А в конце того года начальник экологической службы КСпН (она имелась во всех округах, а в Минобороны ее возглавлял целый генерал) доложил Соловьеву, что есть кандидаты, желающие провести рекультивацию земель в деревне Лыткино Солнечногорского района.
Для справки: рекультивация — это комплекс работ по экологическому и экономическому восстановлению земель, которые ранее использовались, допустим, для сброса мусора. Их очищают, приводят в надлежащий вид, сажают деревья...
Понятно, что у самих военных для этого не имелось ни возможностей, ни людей, ни денег. Зато земель, которые требовали восстановления, было полно.
К примеру, земля у деревни Лыткино, из-за которой разгорелся весь нынешний сыр-бор, и ранее, и сейчас принадлежала Минобороны. Здесь базировалась часть 1-го корпуса ПВО. Пока там стояли старые комплексы С-125, территория была порядка 240-350 га. Когда войска стали переходить на комплексы С-300, она уже сократилась до 50 га.
При этом вокруг новых «трехсоток» нужно было делать обваловку, обсыпать бетонные сооружения и командные пункты землей, маскируя их под рельеф местности. Естественно, грунт для этого военные брали тут же. В результате не только в Лыткине, но и по всему Подмосковью рядом с частями ПВО образовались большие карьеры, которые со временем стали превращаться в помойки. Жители ближайших поселков, естественно, протестовали, но тех, кто захотел бы заниматься рекультивацией таких земель бесплатно — а военным платить было нечем, — найти не могли.
Теперь возвратимся к вышесказанному: в конце 2005 года начальник экологической службы КСпН доложил генералу Соловьеву, что есть фирма, которая на условиях взаимной выгоды желает провести рекультивацию земель в деревне Лыткино Солнечногорского района. Она вышла с предложением: у вас есть карьер, у нас — твердые бытовые отходы: разрушенные стены, бетон, камни... Чтобы не возить все это далеко на свалку, где придется платить немалые деньги, мы будем сбрасывать этот хлам в ваш карьер. Затем, когда он заполнится окончательно, зароем его, разровняем участок и засадим деревьями.
Кто ж откажется от такого предложения? И военные не отказались. Проверили у организации лицензию, согласовали все с руководством ведомства и в начале 2006 года заключили договор, один из экземпляров которого направили в Федеральное агентство по управлению федеральным имуществом. Затем аналогичные договоры Соловьев подписывал еще в течение трех лет. В последний раз перед самым увольнением, в конце 2008-го, на 2009 год.
Правда, в 2007-м случился конфуз. Генералу позвонил прокурор Балашихинского гарнизона Николай Ушаков: «Юрий Васильевич, в Лыткине творятся безобразия, приезжайте». Соловьев вместе с замами — экологом, юристом, командиром корпуса — отправился на место.
Приехали, увидели: действительно бардак. На краю карьера было видно, что оттуда вывозится песок. То есть яма не уменьшалась, а постепенно увеличивалась и засыпалась новыми отходами. Соловьев дал команду вывоз песка прекратить, а если фирма не пойдет на это, то разорвать с ней все договорные отношения и найти другую организацию, которая не станет нарушать договор.
Через пару недель эколог КСпН отрапортовал командиру: фирмачи все осознали, недостатки устраняют, продолжаем работать дальше. Видимо, генерал усомнился в его докладе, потому что позвонил балашихинскому прокурору и поинтересовался, каким образом на самом деле там обстоят дела. Тот подтвердил: «Все верно, мне тоже доложили, что недостатки устранены. Пусть фирма работает».
Тут, конечно, при желании генералу Соловьеву легко предъявить претензии: почему он был на объекте Лыткино всего один раз? Почему не нашел времени оторваться от войск, от боевой работы, от новых С-300 «Фаворит», а затем от С-400 «Триумфов», которые ставили на боевое дежурство в его частях? Почему не вылезал с полигона, вместо того чтобы ездить по подмосковным помойкам?
Но, с другой стороны, кроме самого Соловьева разве никто не должен был контролировать вопросы исполнения экологических требований министра обороны? И такие люди, оказывается, были. С 2006 по 2008 год КСпН дважды проверяла инспекция Минобороны во главе с замом министра по тылу Исаковым. Каждый раз инспектора — представители экологической службы безопасности Минобороны — были на месте той самой помойки, все видели, и претензий ни у кого не возникло.
Затем в апреле 2008-го прошла проверка прокуратуры Московского военного округа по проблемам экологической безопасности. В выводах комиссии сказано: «Нарушений со стороны командования войсками КСпН по заключению и исполнению договоров нет. Оснований для прокурорского реагирования нет».
И вот прошло четыре года, как генерал Соловьев уволился со службы, и основания вдруг появляются? В феврале 2012 года начинают расследовать «помоечное дело», предъявляя ему обвинение в том, что он якобы не имел права заключать договор — а значит, превысил полномочия.
Почему же ни один из юристов, отслеживавших этот документ снизу доверху, не нашел «превышения» раньше? Могу предположить, что его просто не было. Приказ МО № 234 от 2003 года разрешал заключать хозяйственные договоры главнокомандующим видами вооруженных сил, командующим войсками округов, флотов, в том числе и генералу Соловьеву. Но именно хозяйственные, а вот если бы, допустим, он решил пополнить склады продовольствием или ГСМ, на это ему потребовалась бы доверенность от министра или хотя бы начальника тыла.
Что же тогда нарушил Соловьев?
Может, сделать крайним отставного генерала, у которого не осталось властных рычагов, объявить виновным гораздо проще, чем тех, кто сегодня в силу высокой должности и «бабок» вхож в высокие кабинеты и имеет там надежную «крышу»? И таких, похоже, имеется немало как среди военных, так и гражданских участников этой истории. Иначе как объяснить, что за те годы, пока Соловьев сидит на пенсии, изменилось все: бывший округ ПВО раза три был переименован, войска во столько же раз сокращены, армия приведена к «новому облику», министр обороны поменялся, а лыткинская «чаша», как и раньше, все растет и растет, и мусор в нее сыплется и сыплется?
За один кубометр мусора на такой свалке — 500 рублей. В «КамАЗ» входит 6 кубов, и грузовики возят их почти круглосуточно. Так кто ж собственноручно захочет зарыть такую бездонную «золотую чашу»?
Вот только при чем здесь теперь Соловьев? Действовать без договоров коммерсанты не могут — земля по-прежнему ведомственная. Выходит, все годы после увольнения Соловьева документы от Минобороны кто-то продолжал подписывать? Или следствие считает, что отставной генерал клепал их, сидя дома?
А ущерб в 8 миллиардов рублей — это лишь соловьевская доля или в эту сумму включены результаты деятельности его преемников тоже? Если включены, тогда понятно, почему им надо во всем обвинить исключительно генерала. Соловьев сядет, кому положено поставят галочку в строке отчета «борьба с коррупцией», а «КамАЗы» с кубометрами дерьма как ездили, так и будут ездить на ту же помойку — виновный-то за нее все равно уже наказан.
На прошлой неделе у генерала Соловьева прошел обыск. Накануне следователь позвонил ему и сообщил, что собирается официально предъявить обвинение. Именно после этого генерал и попал в госпиталь. А на следующий день, когда он лежал под капельницей, раздался очередной звонок. Следователь сообщал, что стоит у его квартиры, но она закрыта, а так как он срочно собирается провести обыск, то пускай либо кто-то из родственников обвиняемого приедет и откроет ему дверь, либо он вызывает МЧС, чтобы вскрыть квартиру. С ключами приехала невестка генерала. Сам присутствовать при этом зрелище он не смог.
Затем обыскали и его рабочий кабинет в ОАО «ГСКБ «Алмаз-Антей», где он работает помощником гендиректора. Искали документы, возможно ценности, сберкнижки, деньги... Проверяли зарубежные счета, но ничего интересного не обнаружили, иначе, возможно, мы бы сразу узнали об этом, как после обыска у Ксении Собчак.
У отставного военачальника нашли лишь документы на квартиру, полученную от Минобороны и до сих пор им не приватизированную, да изъяли бумаги на машину и гараж.
Рассказывают, что один из обыскивающих очень обрадовался, когда увидел документы на дачу: «О-о-о, вы дачку недавно прикупили?» Но, присмотревшись, сильно расстроился — оказалось, бумаги были не на ее покупку, а на продажу. Соловьев продал дачу в 2007-м. Надо было расплатиться с банком по кредиту, а отставной генерал понял, что с его «гражданской» зарплаты выплатить все за год не получится. Все равно ездить одному на эту дачу не хотелось: жена умерла, дети заняты. Зато он смог раздать долги и купить хорошую машину. Для следователей она тоже перестала представлять интерес, как только выяснилось, что деньги на нее пошли от сделки с дачей.
Короче, следов красивой жизни с прибыли от свалки найти у генерала так и не удалось.
И еще: я прямо вижу, как, прочитав эту статью, некоторые тут же бросятся писать на сайте отзывы: «заказной материал», «продажный журналист», «за бабки защищает вора-генерала»...
Хочу ответить: да, защищаю! Имею на это право. И не за бабки. Наоборот: от бабок, от помоечных денег, которыми пытаются замарать честь порядочного человека.
Признаюсь: с 18 лет работая в вооруженных силах, я к 30 годам пришла к выводу, что предел честного человека в армии — это полковник. В свое время только знакомство с Соловьевым убедило меня, что это не всегда так. Я не раз видела этого человека на учениях, командных пунктах, где он руководил войсками, слышала, как отстаивал их во время бесконечных сокращений. А уж сколько раз приходилось пересекаться с ним на полигонах в Кап. Яре и Ашулуке — не сосчитать.
Однажды на полигоне под впечатлением от боевой работы его полков я даже написала незатейливую песенку, посвятив ее тогда еще командиру корпуса Юрию Соловьеву. Ее потом долго исполнял наш окружной ансамбль, пока его не распустили. В ней были такие слова:
В степи — ковыль, в Москве — асфальт, а дома — травы...
Куда ж тебя, комкор, забросила судьба?
Опять глотать степную пыль... И, может, правы
Все те, кто скажет эти скучные слова?
Пусть кто-то дома отсидится,
А здесь ветра со всех сторон.
Что, командир, опять не спится?
Проверка боем — полигон...
Сегодня бывшему комкору снова не спится... Но уже не как раньше, когда волновался перед стрельбами. Теперь из-за человеческой алчности и предательства... Помню, на полигоне многие командиры ему завидовали — конечно, ведь Соловьев из учений всегда выходил победителем. Сейчас тоже выйдет. И обязательно выдержит новую «проверку боем».
Выдержало б ее только его сердце...
К 25 годам у старшего лейтенанта Александра Соловьева, командовавшего в Чечне 35-летними мужиками-контрактниками, было более 40 выходов на разведку, подрыв на фугасе, 25 тяжелых операций, полтора года в госпиталях, и три представления к званию Героя России.
Страна по-своему, армия по-своему
Летом 1997 года новоиспеченный лейтенант Соловьев после окончания факультета войсковой разведки Новосибирского военного училища прибыл на постоянное место службы в разведывательный батальон 3-й мотострелковой дивизии. Он готов был вынести любые тяготы военной службы, потому что готовился к ней с детства: увлекался рукопашным боем, экстремальными видами спорта. «Спасибо за любовь к Родине!» напутствовал юных лейтенантов начальник училища.
Но Родине, привыкавшей к рыночным реформам, в эти годы было не до родной армии…
Представился командиру части. Лейтенанта определили в офицерское общежитие, в модуль с бумажными стенами. Через четыре комнаты было слышно, чем там занимается супружеская пара.
Утром мне на лицо прыгнула крыса. Когда открыл сумку, чтобы достать продукты, оттуда серая масса тараканов. Ого, думаю, сколько здесь живности! вспоминает Александр Соловьев первые армейские сутки. Заварил чай, отхлебнул и выплюнул на пол одеколон! Оказалось, что в окрестностях города Дзержинска вода с таким специфическим запахом.
Принял первый взвод. В разведбате вместо 350 человек по штату тогда было всего 36. Вскоре командир дивизии приказал укомплектовывать батальон самыми лучшими солдатами. Но где их было взять, тем более самых лучших… Простого танкиста или пехотинца не возьмешь в разведроту. Какой командир отдаст самого лучшего бойца! Скоро в батальон прислали первую партию этих «самых лучших».
Когда я увидел эту первую партию, у меня слезы на глазах выступили, рассказал Соловьев. Уголовник на уголовнике, такие отморозки просто ужас. Наверное, проще было бы набрать людей в ближайшем дисбате, чем везти их со всего военного округа. Рвали на себе тельняшки, показывали мне пулевые, ножевые ранения. Раза три обещали зарезать. Бывало, что на КПП меня их «братва» вызывала.. Постоянно вытаскивали этих солдат из тюрем: драки с милицией, грабежи, разбои. Даже на офицеров кидались с кулаками.
Потом в разведбат прислали несколько подразделений из расформированной части ГРУ. Тоже сброд: с патологиями, недовески, с ненормальной психикой, уголовным прошлым. Лейтенант Соловьев перевел дух через полгода, когда получил несколько парней из Кремлевского полка: идеальная строевая подготовка, знание оружия, блеск в глазах, интеллект.
А Родине, переживавшей шок дефолта, все еще было не до родной армии…
Я жил в казарме с солдатами, у меня была своя коечка у входа. вспоминает Александр Соловьев 1998 год. Зарплату нам тогда не платили по полгода. Мой рацион питания составлял два пакетика китайской лапши в день. Солдаты всех собак в окрестностях перерезали, на мясо. «Они же гавкают… Надо только умело приготовить… Мясо и мясо… » удивился солдат в ответ на мое замечание, зачем он ее зарезал. Газет мы не читали, телевизор не смотрели. Я знал только солдат, стрельбы и вождение техники. А боевая подготовка была! Бегал с солдатами по окрестным лесам, учил их азам ведения разведки. Мы не спрашивали, что нам государство должно, законов не знали, знали, что нельзя бастовать, ходить на демонстрации, ничего нельзя, боевая подготовка и больше ничего. А платят, не платят зарплату как-то выкручивались. Мы по-своему жили, страна по своему.
«Я не мог не ехать на войну… »
Летом 1999-го пошли слухи, что будет война. Батальон перебросили поближе к погрузочной станции. Некоторые из офицеров быстренько уволились. Из семерых лейтенантов-однокурсников, начинавших вместе службу в этом разведбате, их оставалось только двое, остальные из армии ушли.
Я не мог не ехать на войну: это было бы предательство столько готовил бойцов, а сам в кусты? говорит Александр.
О том, что батальон поднят по тревоге, старший лейтенант Соловьев узнал в отпуске. Своих догонял с эшелоном батальона материального обеспечения. В дороге у этой части уже были потери: один офицер перепил и застрелился, другой, боец, полез за тушенкой и попал под ток высокого напряжения.
Тыловики меня не понимали, что еду догонять своих: «Нам-то ладно: водку пьем и всегда при тушенке», вспоминает Соловьев дорогу на войну. Попутчики относились ко мне как к нездоровому человеку. Цели операции не понимали. Слышал о первой чеченской кампании, что это была бойня, продажность, братоубийство, полк на полк, чудовищные ошибки, политические разборки, в которых страдают солдаты. Я ехал не видел ни разу на карте Чечню. Бойцы вообще ничего не знали. Война и война. Родина в опасности, и если не мы, то кто. Приехал мои бойцы подбежали: «Ура! Мы теперь не одни!» Они думали, что я вообще не приеду.. Командир на первом построении сказал: «Ваша задача на этой войне выжить. Вот вам весь мой приказ». Где противник, какие у него силы, какая организация ничего этого не знали.
Вскоре после начала второй чеченской кампании по требованию прогрессивной общественности из действующей армии вернули в казармы молодых солдат.
Взамен прислали контрактников бомжей, пьяниц, уголовников, убийц, попадались даже со СПИДом, сифилисом. Настоящих, подготовленных солдат из них было не больше трети, остальные мусор и шваль, так оценивает Александр Соловьев то пополнение, присланное Родиной для наведения в Чечне конституционного порядка. Захочется ему пострелять по людям, приползет в село и огонь из автомата по всем подряд, Нажрется такой «шутник» наркоты и давай «творить чудеса». Одного такого поймали на том, что воровал у солдат промедол (обезболивающий препарат. авт.), а в пустые тюбики закачивал воду. Ребята переломали ему ребра и забросили в вертолет…
«Вырасту пойду вас убивать… »
Первая же встреча с чеченцем заставила о многом задуматься…
Бойцы пошли в село, а я остался на броне, связь держал. Подходит мальчишка, с автомат ростом: «Слышь, командир, а это у тебя «Стечкин» за пазухой». Как он узнал, что я командир на мне не было погон! Как он узнал, что у меня пистолет Стечкина многие офицеры не знали! Это пистолет для танкистов, его сняли с вооружения. Его вообще было не видно, под мышкой, в кобуре, и этот мальчишка определил по пропорциям, по очертаниям. «А откуда ты знаешь, что это «Стечкин?» «У моего брата такой». «А брат где?» «Он в горах воюет, против вас». «Ты-то, надеюсь, не будешь воевать?» «Подрасту, чуть-чуть смогу автомат держать и тоже пойду вас убивать». «Кто тебя так учит?» «Как кто? мама. У меня все братья в горах, и я туда пойду!»
Однажды разведчики взяли двоих мальчишек 13 и 15 лет. Эти «партизаны» сожгли огнеметами группу заснувших на привале разведчиков из ГРУ. Убитым вырезали и вставили в рот их половые органы. Глаза выковыривали, скальпы снимали, уши отрезали, издевались над мертвыми.
У бандитов в Чечне если нож не побывал в человеческом теле, значит не оружие, просто кухонный нож. рассказал Александр Соловьев. Нож должен быть закален в крови. Задержанные были братья, у обоих нашли наркотики. Они работали на Басаева в качестве разведчиков. Знали фамилии офицеров всего нашего батальона. Такое было досье! Все в памяти держали. «Что тебе обещали за это?» спрашиваю одного из мальчишек. «Кинжал и автомат, от Басаева».
В разбитых лагерях боевиков разведчики находили тушенку с маркировкой как у них, боеприпасы той же серии, нашу новую форму, оружие 1999 года выпуска, новые бронемашины. «У меня оружие было со склада после похода в Чехословакию в 1968 году, а у них новенькие автоматы, еще с заводской смазкой, с горечью вспоминает Александр Соловьев. У бандитов новые, черные комбезы, удобные разгрузки для боеприпасов. У моих бойцов заштопанные, подаренные добрыми ментами или обмененные у тыловиков за бутылку водки. И мы всю эту экономию Родины и тыловиков понимали: «Зачем я буду тебя экипировать, ты же идешь в бой, и тебя там могут убить! Как потом списывать имущество? Самим что ли платить?» За потерянное снаряжение или технику спросят, а людей потерял пришлют новых. Как в ту войну: Россия большая, бабы новых солдат нарожают… »
Жить захочешь вспомнишь все
С первых же дней после перехода границы Чечни начались боевые будни. Разведгруппы, нагрузившись оружием и боеприпасами, уходили в ночь, каждую секунду рискуя напороться на растяжку с гранатой, на фугас или попасть в засаду. Последним мог быть каждый шаг…
На мне висело: стал перечислять Александр, автомат, глушитель, бинокль, ночной прицел, подствольник, ночные очки, две «Мухи», 12 магазинов с патронами, 20 ручных, 20 подствольных гранат, спарка магазинов по 45 патронов. Плюс нож разведчика со своим боекомплектом, плюс пистолет «Стечкин».. Продуктов на сутки пачка печенья и банка консервов. Есть патроны есть жратва, нет патронов нет ничего. У меня пулеметчик тысячу патронов к пулемету таскал. Да еще положено брать запасной сменный ствол. С таким грузом упадешь сам не встанешь, а если бросишь его тебя голыми руками возьмут. В бою огонь ведешь только с колена.
Глухой ночью на окраине Грозного разведгруппа из 13 человек под командованием старшего лейтенанта Соловьева попала в засаду. Бандиты с криками «Аллах Акбар!» атаковали с трех сторон. В первые же секунды один разведчик был убит, еще двое тяжело ранены.
Я оказался у пулеметчика, ему пуля попала в голову, мозг не задело, только кости вывернуло. Он не соображал, что делал, вспоминает тот бой Александр Соловьев. В темноте на ощупь определил, что пулемет заклинило, одна пуля отстрелила сошки, вторая перебила антабку ремня, третья попала в ствольную коробку и повредила механизм и гильзовыбрасыватель. Выбор был: либо рукопашный бой, но тогда нас сомнут за пять минут, либо за одну минуту суметь починить пулемет. А пулемет мы «проходили» в училище в конце 1-го курса, 6 лет прошло. С тех пор я его в руках не держал. Но жить захочешь все вспомнишь. Все слова преподавателя вспомнил. Стрелять начал, когда бандиты были в пяти метрах, спасло еще, что лента 250 патронов, полная, вставил ее быстро. Если бы не пулемет, и сам бы не выжил, и ребят бы не вытащил.
«Живым оставить здесь не могу… »
Разведгруппа это команда, где от каждого зависит жизнь всех. Не каждый мог вписаться в группу. Случалось, такому бойцу сами разведчики говорили: «Жить хочешь? Иди к командиру, скажи, что отказываешься ходить на боевые… »
У меня в группе был «мальчик» ростом под два метра, рассказал Александр Соловьев. И в одном поиске, в горах, он сломался: не мог больше идти. «Раздевайте его», приказал. Снял с себя экипировку, боеприпасы, автомат все отдал ребятам, они понесли. У меня сколько пацанов умирали, вещи отдавали, но чтобы оружие отдать никто и никогда. А этот легко кому автомат, кому пистолет. Идет голый потом садится: «Дальше не пойду!». А мне нельзя было останавливаться, очень сильно рисковал, было много признаков, что «духи» нас сопровождали по лощине. Я был на волосок от применения оружия. Вогнал патрон в патронник. «Я тебя живым оставить здесь не могу», говорю этому «мальчику». Он знал радиочастоты, позывные, состав группы. Он сидел, и для меня уже не представлял никакой ценности ни как боец, ни как человек. Ребята на него так посмотрели как на собаку. Он понял, что у него нет выхода: либо шевелить ножками, либо остаться здесь навсегда.
Я бы его кончил. «Перейди в головной дозор. Если я догоняю тебя, ты остаешься в горах, если попытаешься вправо-влево уйти, то здесь остаешься». И он шел. И дошел. Но больше с нами в разведку не ходил.
«Своей пехоты я боялся больше… »
Задание у разведчиков обычно было стандартным: найти расположение бандитов и вызвать туда огонь артиллерии.
На меня всегда работала одна-две батареи самоходок, батарея «Градов», мог вызвать по рации и штурмовики, вспоминает Александр Соловьев. Обнаружил базу боевиков даю координаты по рации. Три минуты и летят снаряды. Иногда едва хватало времени, чтобы убежать от огня своей артиллерии. Снаряды летят ветки сбивают, режут макушки деревьев, иной раз ложились за сто метров от нас. Если я вступлю в бой, мне уже никто не поможет. Двадцать минут и меня нет. В Самашкинском лесу бандиты нашу группу гоняли на лошадях, с собаками. Улюлюкали, как индейцы… Шли по моим следам, я мины ставил, и ни одна не сработала. Только сядем они стреляют. Охотились на нас, как на зверей. Вышли мы на взвод нашей пехоты мальчишки-срочники без командира сидят в окопах и стреляют куда попало. «Нас бросили, говорят и плачут от страха, мы бы убежали, да боимся». Ни одного контрактника с ними, мальчишек просто бросили на растерзание. Мин у них было полно, но «Мы их ставить не умеем… » К утру их бы точно всех перерезали, без выстрелов. Забрал этих мальчишек с собой…
Какая радость вернуться с задания к своим, но…
Своей пехоты я боялся больше, чем «духов»: выстрелит, заметив нас или случайно, один солдат, и понеслась беспорядочная пальба по всему фронту…
«Командир, не умирай!»
Рано или поздно такие выходы на разведку должны были кончиться гибелью или ранением. У войскового разведчика вернуться домой из Чечни без царапины шансов практически не было.
Психологически был готов, что могут ранить и убить, рассказал Александр. Но не догадывался, что так может покалечить… Ну, ранят, сделают «духи» дырку пулей или осколком врачи зашьют. Ну, оторвет тебе кусок мяса, ну и что. Все оказалось гораздо страшней…
Разведгруппа в тот февральский день шла как обычно. Старший лейтенант Соловьев даже не успел понять, что произошло. Это был взрыв мощного фугаса… Его должно было снести близким разрывом сразу на тот свет.
На мне было два ряда металлических магазинов, они и приняли удар осколков, да такой, что патроны вылезли наружу, вспоминает Александр. Фугас был нашпигован гвоздями, подшипниками, гайками. У меня на ребрах были гранаты, которые от удара взрываются, а на ремне трофейный «духовский» пояс смертника как они не сдетонировали, не понимаю. Ничего не вижу и не слышу… Ног не чувствую. Несколько раз машинально обматывал руку ремнем автомата. Чувствую сейчас попаду в плен. Разведчиков не отпускают живыми, поглумятся. Автомат не работает, отпускаю его, достаю пистолет, а он же автоматический пара очередей вправо, влево. Слышу: «Держи пистолет, держи!» Чьи-то крики, а речь не понимаю. Бросаю пистолет и ищу гранату. Совершенно потерял ориентацию, где свои, где чужие. Они борются со мной, не пойму кто, думаю чеченцы. Пытаются скрутить, несколько рук меня держат. Слышу: «Держи руку, у него там граната!» Одна граната у меня была спрятана в кармане на случай плена. «Свои, дурак, свои, Саня!» в ухо кричат. Кто-то меня за ноги схватил, я не сопротивляюсь. Потом чувствую, игла пошла, вторая, прямо через одежду. Потом кто-то: «Командир, что нам дальше делать, куда уходить? Где «духи»? «Стоять на месте! Вызывать артиллерию!» «Артиллерии нет, радиста кончили! Как вызывать, куда вызывать?» Я по памяти с трудом назвал квадрат и частоту, бойцы вызвали огонь артиллерии. Слышу: «Командир не умирай, что делать-то нам?». Потом я стал терять сознание. Как ребята меня тащили ничего не знаю. Очнулся на броне БМП такая дикая боль!
Не едем, а летим, километров под 80 по снегу неслись. Я еще боялся, что меня ветром с машины сдует. Ничего не чувствовал. Нащупал за спиной на броне БМП какой-то болтик и за него держался. «Ты живой? Пальцем пошевели!». Меня стянули жгутами, а лицо не перевязывали, все в крови. Пена пошла изо рта, крови полный рот. Боялся, что своей кровью захлебнусь.
И тут я провалился в беспамятство. Потом мне ребята рассказывали, что в операционную палатку вызвали саперов: на мне гранаты, которые от удара взрываются, подствольники. Все надо снимать, а как? Чувствую, как по мне под штанами идет холодный нож. Матом ругался: «Суки, новая тельняшка, новая разгрузка!». Мне так было жалко эту тельняшку. А сапер ремень уже режет он с училища со мной!
«Я свою работу знаю… »
Через год в госпитале к Александру Соловьеву, сидевшему в коридоре, подошел незнакомый врач.
«Ты в начале февраля прошлого года не подрывался?» «Подрывался». «Пойдем со мной», вспоминает Александр.
В кабинете врач положил на стол пачку фотографий разорванные тела, без рук, без ног, кишки, только руки с головой. «Это труп, что ли?» «Нет, живой». «А этого узнаешь?». Неужели я был таким? «Как же вы меня узнали сегодня?» «Я свою работу знаю… » ответил хирург. Рассказал, что меня оперировали несколько бригад врачей по очереди 8 часов подряд.
« А я и мычать не могу… »
Помню себя на операционном столе. Когда приходил в сознание какие-то галлюцинации, виденья, что я уже умер, вспоминает Александр, Может быть, я действительно умирал. Виденье было, что у меня нет тела, просто понимаю, что это я, но вне тела. Как в космосе, в пустоте, пространстве. Я это что-то коричневое, оболочка, или шар. Нет чувства боли, чувство счастья. Не чувствую боли, ничего не хочу. Я точка концентрации сознания. И ко мне приближается в этой пустоте что-то громадное, как черная дыра. Я понимаю, что как только я коснусь это нечто громадное, то растворюсь в нем молекулой. И меня это в такой ужас повергло, что я только молекула этого глобального всего. Так страшно стало уже не чувствовать себя, терять самого себя. Стал пятиться от нее, был такой животный ужас. Даже умереть было не так страшно, как раствориться в этом чем-то глобальном.
Потом меня кто-то схватил снизу, я проваливаюсь вниз. Начинаю орать, болит все, словно кто-то меня схватил за ноги и об эту грешную землю швырнул. Потом очнулся, что кто-то на ухо орет: «Ты как себя чувствуешь? Пошевели рукой, если хорошо!» А я и мычать не могу.
Были операции, которые переходили одна в другую. Кости гнили, их сверлят, чистят, чем-то затыкают, рядом дрелью другую дыру сверлят. Через нос меня кормили: зубы выбило, язык и небо в осколках.
«Пойдешь снайпером?» «Конечно!»
Одна из немногих женщин в батальоне радистка Марина Линева. Когда группа Александра Соловьева уходила на очередное задание, она держала с ним связь по рации.
Я замечал, что Марина неравнодушно смотрит на меня, рассказал Александр. Я точно знал: если мне что-то было надо она бросала все, трясла всех, готова была стрелять из автомата. В одной операции у меня погиб снайпер, а без него в поиск идти нельзя. «Я хорошо стреляю!» сказала Марина. Уже после войны она призналась, что биатлонистка. Стреляла она лучше всех в роте. Все мишени клала одиночными выстрелами. Она служила в спецназе, прыгала с парашютом. Я ее обучал рукопашному бою. Маленькая, а зубы выбить может. Задание тогда было плевое, но без снайпера нельзя. «Пойдешь со мной?» «Конечно!». Раскладывает экипировку, нож выложила, боеприпасы складывает, автомат, гранаты. «Я готова!». Записал ее в список. Комбат построил группу. Увидел в строю Марину, побагровел и как понес матом на меня… Взял меня за грудки: «Если с ней что-нибудь случится, ты себе это простишь?» «Нет, товарищ полковник». «И я себе не прощу. Линева кругом, бегом марш!» Она догнала нас, в глазах слезы. И так было тошно…
«Сердце останавливается на все это смотреть… »
Марина была в Нижнем Новгороде, когда на постоянное место базирования батальона пришла телеграмма: опять большие потери. И среди тяжело раненых старший лейтенант Соловьев.
В какой он попал госпиталь никто в батальоне не знал.
Трое суток Марина звонила по всем госпиталям России: «У вас есть среди раненых старший лейтенант Соловьев? Нет?». Наконец, нашла в Самаре. Примчалась в госпиталь.
«К вам сестра приехала», сказала санитарка Соловьеву.
«У меня нет сестры»
Врач сказал Марине: «Вы знаете, что ему руку отрезали, в ногах осколки, он ничего не видит. Выдержите? Кричать и плакать нельзя, здесь иногда и умирают».
Ее оформили в госпитале медсестрой на полставки. Помогала не только Александру, но и другим раненым. Иногда в госпиталь приходили бабуськи помогать раненым, но больше недели не выдерживали: «Сердце останавливается на все это смотреть… ». Марина выдержала все.
«Встану и буду жить!»
В палату к Соловьеву привозили тех раненых, кто стал опускаться.
Однажды к главному врачу госпиталя пришла Марина:
«Девчата-медсестры просят Сашку свозить к одному майору». «А что такое?» «Жить не хочет, в окно лезет, два раза ловили за штаны». А у него всего лишь пятку осколком оторвало.
Мое тело загрузили, полулежа, в каталку, вспоминает этот эпизод Александр. Познакомили. Я ему как правду-матку рубанул: «Майор, это тебе тут хуже всех? Ты на меня посмотри». У меня осколки из лица торчали, под кожей. Через день меня ковыряли, гной из ран сочился. «У меня такие планы были… », вздохнул майор. «Дети есть?» «Двое, мальчик и девочка». «Жена не бросила?» «Нет, не бросила». «Ты смотри на меня: я еще встану, буду жить и улыбаться, а ты всего-то ногу потерял, а в окно уже лезешь! Посмотри на других пацанов вообще без ног!» Майор дурить перестал.
А через год Саша и Марина, здесь же, в госпитале, сыграли свадьбу. Штатскую одежду ему собирали на регистрацию врачи и больные из нескольких палат. Жить он учился заново.
Александр Соловьев после таких тяжелейших испытаний еще вернулся в армию и служил без руки! несколько лет. Службу закончил майором, на должности старшего помощника начальника разведки дивизии.
«Орден Мужества? Дайте потрогать… »
Первую награду Александру Соловьеву вручали в госпитале. Он лежал, зрение врачи еще не восстановили. В глазах одна темнота.
«Что за награда? Орден Мужества? А как он выглядит? Дайте потрогать», вспоминает Александр этот момент. Потом его перевели в другой госпиталь. Через полгода в палату пришла еще одна делегация начальник разведки дивизии, офицеры батальона. Зачитали приказ о награждении. И не один, а два и оба о награждении орденом Мужества!
Три ордена Мужества лежали в тумбочке госпитальной палаты, пока он не выписался. Потом Александр Соловьев узнал, что командование батальона трижды представляло его к званию Героя России. Родина решила, что хватит ему и трех орденов ведь парень остался жив!
